Литературные шедевры

Что и как читать в ожидании зимних праздников 

ИИЦ-Научная библиотека рекомендует книги для семейного новогоднего чтения: Скрудж, Щелкунчик и Мышиный король, Франческо, Желтый Медвежонок и другие…

Можно рассматривать рождественские рассказы, повести и сказки как особый жанр – в конце повествования обязательно должно произойти доброе чудо, непременно случится волшебство. Эти сюжеты – радостные и печальные, но всегда поучительные, поэтому прекрасная идея – читать и обсуждать их с детьми вечерами в кругу семьи. Можно ли создать новогоднее настроение с помощью книг? Как выбираются книги для этого особенного времени? Готовите ли вы семейные события с детьми вокруг читаемых книг?

Почувствовать праздник, ощутить ожидание чудес помогут рождественские рассказы и повести, входящие в Золотой фонд мировой детской литературы и произведения современных авторов. Книги для семейного новогоднего чтения создают общее переживание, в нем есть немного грусти, нежности … и тайна. Но главное, это вера в добро и миропорядок. Хорошо читать с детьми книги, подобные «Путешествию «Голубой стрелы» Дж. Родари – продолжительные истории о надежде на счастье. Невозможно представить новогодние каникулы без встречи с героями «Рождественской песни» Ч. Диккенса – скрягой Скруджем и малюткой Тимом, сказочной новеллы Э. Т Гофмана – Мари и Щелкунчиком, без переживаний тревоги и радости с персонажами сказки Г. Х. Андерсена «Снежная королева» – Гердой и Каем. 

Рождественские книжки современных авторов могут стать любимыми и полезными для детей. С малышами читаем замечательную рождественскую сказку С. Нурдквиста про Петсона и его котенка Финдуса «Рождество в домике Петсона» о том, как они готовились к празднику, и как соседи пришли им на выручку. Любимые рождественские книжки дошкольников – это «Серебряные коньки» М. Э. Додж и «Волшебные сказки» – «Снежное дерево» К. Репчук. «Правдивую историю Деда Мороза» А. Жвалевского и Е. Пастернак можно читать со школьниками начальных и средних классов. Эта прекрасно изданная книга дает возможность почувствовать праздник, ощутить время, историю, эпоху. А лучший подарок на Рождество – просто хорошие книги.

    
 
                             ************************************************

           Читаем классику. Уроки Валентина Распутина

           

   

«За пронзительное выражение поэзии и трагедии народной жизни, в сращённости с русской природой и речью; душевность и целомудрие в воскрешении добрых начал» в 2000 г. Валентин Григорьевич стал одним из первых лауреатов престижной Солженицынской премии. Он так же был одним из самых известных представителей так называемой «деревенской прозы», как их литературное направление, связанное с обращением к традиционным ценностям в изображении современной деревенской жизни, определили в 1950-80-х гг.

Духовно-нравственный поиск писателя с особой силой проявился в повестях и рассказах. Сам Распутин отмечает, что мы должны учиться чувствам у книг, и это – главная задача литературы; этот его взгляд на роль литературы был отлично отражён в одном из его рассказов - "Уроки французского", который можно считать автобиографичным.

Главный герой рассказа – 11-летний мальчик, впервые оторван от семьи, родной деревни. Не удивительны его тоска и тяга домой, но он осознаёт возложенные на него надежды не только родных, но и всей деревни: ведь он, по мнению односельчан, «самой природой призван быть ученым человеком». Это мнение земляков подтверждается и в новой школе. Но время было тяжелое – послевоенное и полуголодное. Мальчик начинает играть на деньги, единственно только для того, чтобы иметь возможность ежедневно купить баночку молока «от малокровия». И учительница французского языка идет на рискованный шаг: тайком, у себя дома, играет с учеником, просто из легко объяснимого человеческого сострадания: «Мальчик крайне истощен, а в долг брать отказывается». 

«И тут я неожиданно заметил, что Лидия Михайловна и не старается вовсе у меня выигрывать. При замерах ее пальцы горбились, не выстилаясь во всю длину, — там, где она якобы не могла дотянуться до монеты, я дотягивался без всякой натуги. 

— Нет, — заявил я, — так я не играю. Зачем вы мне подыгрываете? Это нечестно.

— Но я действительно не могу их достать, — стала отказываться она. — У меня пальцы какие-то деревянные.

— Можете.

— Хорошо, хорошо, я буду стараться.

Не знаю, как в математике, а в жизни самое лучшее доказательство — от противного. Когда на следующий день я увидел, что Лидия Михайловна, чтобы коснутся монеты, исподтишка подталкивает ее к пальцу, я обомлел. Взглядывая на меня и почему-то не замечая, что я прекрасно вижу ее чистой воды мошенничество, она как ни в чем не бывало продолжала двигать монету.

— Что вы делаете? — возмутился я. Зачем вы ее подвинули?

— Да нет же, она тут и лежала, — самым бессовестным образом, с какой-то даже радостью отперлась Лидия Михайловна ничуть не хуже Вадика или Птахи.

Вот это да! Учительница, называется! Я своими собственными глазами на расстоянии двадцати сантиметров видел, что она трогала монету, а она уверяет меня, что не трогала, да еще и смеется надо мной. За слепого, что ли, она меня принимает? За маленького? Французский язык преподаёт, называется. Я тут же напрочь забыл, что всего вчера Лидия Михайловна пыталась подыграть мне, и следил только за тем, чтобы она меня не обманула. Ну и ну! Лидия Михайловна, называется».

   Значение слова «урок» в названии рассказа подразумевает что-то поучительное, и оно является определяющим для понимания замысла рассказа. Преподанные учительницей уроки сердечности и доброты мальчик пронес через всю свою жизнь. Благодаря Лидии Михайловне, уроки французского, стали для рассказчика уроками человечности.

************************************************

К. Г. Паустовский. "Корзина с еловыми шишками"

  Произведения Константина Георгиевича Паустовского помогают в простых, обыденных вещах и событиях увидеть настоящее чудо. Писатель очень точно способен передать человеческие переживания, дать увидеть прекрасное в окружающем мире и человеческих взаимоотношениях, простым языком передать, что только от нас зависит, в каком мире мы живем и будем жить. Иллюстрацией к этим словам отлично может подойти рассказ "Корзина с еловыми шишками":

   Композитор Эдвард Григ проводил осень в лесах около Бергена… Все леса хороши с их грибным воздухом и шелестом листьев. Но особенно хороши горные леса около моря. В них слышен шум прибоя... . Однажды Григ встретил в лесу маленькую девочку с двумя косичками – дочь лесника. Она собирала в корзину еловые шишки. Стояла осень. Если бы можно было собрать все золото и медь, какие есть на земле, и выковать из них тысячи тысяч тоненьких листьев, то они составили бы ничтожную часть того осеннего наряда, что лежал на горах.

–Как тебя зовут, девочка? - спросил Григ. 

– Дагни Педерсен, – вполголоса ответила девочка. Испугаться она не могла, потому что глаза у Грига смеялись. 

– Вот беда! – сказал Григ. – Мне нечего тебе подарить. 

– У меня есть старая кукла, – ответила девочка. –Когда-то она закрывала глаза. Вот так! Девочка медленно закрыла глаза. 

– Слушай, Дагни, – сказал Григ, – я придумал. Я подарю тебе одну интересную вещь. Но только не сейчас, а лет через десять. 

– Ой, как долго! 

–Понимаешь, мне нужно ее еще сделать. 

– А что это такое? 

–Узнаешь потом. 

– Разве за всю свою жизнь, спросила Дагни, – вы можете сделать всего пять или шесть игрушек?

– Я сделаю ее, может быть, за несколько дней. Но такие вещи не дарят маленьким детям. Я делаю подарки для взрослых.

– Я не разобью, – умоляюще сказала Дагни. – И не сломаю. Вот увидите! 

Григ сказал то, что всегда говорят взрослые, когда попадают в неловкое положение перед детьми:

– Ты еще маленькая и многого не понимаешь. Учись терпению. А теперь давай корзину. Ты ее едва тащишь. Я провожу тебя, и мы поговорим о чем-нибудь другом. Дагни вздохнула и протянула Григу корзину. Она действительно была тяжелая. В еловых шишках много смолы, и потому они весят гораздо больше сосновых. Когда среди деревьев показался дом лесника, Григ сказал:

– Ну, теперь ты добежишь сама, Дагни Педерсен. В Норвегии много девочек с таким именем и фамилией, как у тебя. Как зовут твоего отца?

– Хагеруп, – ответила Дагни и, наморщив лоб, спросила: Разве вы не зайдете к нам?

– Спасибо. Сейчас мне некогда. Прощай, Дагни!

Григ пригладил волосы девочки и пошел в сторону моря. Дагни, насупившись, смотрела ему вслед. Корзину она держала боком, из нее вываливались шишки.

«Я напишу музыку, – решил Григ. – На заглавном листе я прикажу напечатать: «Дагни Педерсен – дочери лесника Хагерупа Педерсена, когда ей исполнится восемнадцать лет». 

                                                                                                                                   

В Бергене все было по-старому. Все, что могло приглушить звуки, – ковры, портьеры и мягкую мебель – Григ давно убрал из дома. … Его украшал только рояль. Если человек был наделен воображением, то он мог услышать среди этих белых стен волшебные вещи – от рокота северного океана, что катил волны из мглы и ветра, что высвистывал над ними свою дикую сагу, до песни девочки, баюкающей тряпичную куклу. 

Рояль мог петь обо всем – о порыве человеческого духа к великому и о любви. Белые и черные клавиши, убегая из-под крепких пальцев Грига, тосковали, смеялись, гремели бурей и гневом и вдруг сразу смолкали. Тогда в тишине еще долго звучала только одна маленькая струна, будто это плакала Золушка, обиженная сестрами. 

Григ писал музыку для Дагни больше месяца. … Невозможно, конечно, передать музыку словами, как бы ни был богат наш язык. Григ писал о глубочайшей прелести девичества и счастья. Он писал и видел, как навстречу ему бежит, задыхаясь от радости, девушка с зелеными сияющими глазами. Она обнимает его за шею и прижимается горячей щекой к его седой небритой щеке. «Спасибо!» – говорит она, сама еще не зная, за что она благодарит его. 

«Ты как солнце, – говорит ей Григ. – Как нежный ветер и раннее утро. У тебя на сердце расцвел белый цветок и наполнил все твое существо благоуханием весны. Я видел жизнь. Что бы тебе ни говорили о ней, верь всегда, что она удивительна и прекрасна. Я старик, но я отдал молодежи жизнь, работу, талант. Отдал все без возврата. Поэтому я, может быть, даже счастливее тебя, Дагни. … Да будет благословенно все, что окружает тебя, что прикасается к тебе и к чему прикасаешься ты, что радует тебя и заставляет задуматься», Григ думал так и играл обо всем, что думал. 

В восемнадцать лет Дагни окончила школу. По этому случаю отец отправил ее в Христианию погостить к своей сестре Магде. Пускай девочка (отец считал ее еще девочкой, хотя Дагни была уже стройной девушкой, с тяжелыми русыми косами) посмотрит, как устроен свет, как живут люди, и немного повеселится. Магда работала театральной портнихой. Муж ее Нильс служил в том же театре парикмахером. Жили они в комнатушке под крышей театра. Оттуда был виден пестрый от морских флагов залив и памятник Ибсену. Дагни часто ходила в театр. Это было увлекательное занятие. Но после спектаклей Дагни долго не засыпала и даже плакала иногда у себя в постели. 

…тетушка Магда настояла на том, чтобы пойти для разнообразия в концерт. Был теплый июнь. Стояли белые ночи. Концерты проходили в городском парке под открытым небом. Дагни пошла на концерт вместе с Магдой и Нильсом. Она надела черное платье из шелковистого мягкого бархата, …. – ничто так не оттеняло строгую бледность лица Дагни и ее длинные, с отблеском старого золота косы, как этот таинственный бархат.

Дагни впервые слушала симфоническую музыку. Она произвела на нее странное действие. Все переливы и громы оркестра вызывали у Дагни множество картин, похожих на сны. Потом она вздрогнула и подняла глаза. Ей почудилось, что худой мужчина во фраке, объявлявший программу концерта, назвал ее имя. – Это ты меня звал, Нильс? – спросила Дагни дядюшку Нильса. Дядюшка Нильс смотрел на Дагни не то с ужасом, не то с восхищением. И так же смотрела на нее, прижав ко рту платок, тетушка Магда. – Что случилось? – спросила Дагни. Магда схватила ее за руку и прошептала: – Слушай! Тогда Дагни услышала, как человек во фраке сказал: 

– Итак, сейчас будет исполнена знаменитая музыкальная пьеса Эдварда Грига, посвященная дочери лесника Хагерупа Педерсена Дагни по случаю того, что ей исполнилось восемнадцать лет.

Дагни нагнулась и закрыла лицо ладонями… Сначала она ничего не слышала. Внутри у нее шумела буря. Потом она наконец услышала, как поет ранним утром пастуший рожок и в ответ ему сотнями голосов, чуть вздрогнув, откликается струнный оркестр. Мелодия росла, подымалась, бушевала, как ветер, неслась по вершинам деревьев, срывала листья, качала траву, била в лицо прохладными брызгами. Дагни почувствовала порыв воздуха, исходивший от музыки, и заставила себя успокоиться. Да! Это был ее лес, ее родина! Ее горы, песни рожков, шум ее моря! Стеклянные корабли пенили воду. Ветер трубил в их снастях. Этот звук незаметно переходил в перезвон лесных колокольчиков, в свист птиц, кувыркавшихся в воздухе, в ауканье детей, в песню о девушке ...

Так, значит, это был он! Тот седой человек, что помог ей донести до дому корзину с еловыми шишками. Это был Эдвард Григ, волшебник и великий музыкант! И она его укоряла, что он не умеет быстро работать. Так вот тот подарок, что он обещал сделать ей через десять лет! Дагни плакала, не скрываясь, слезами благодарности. К тому времени музыка заполнила все пространство между землей и облаками, повисшими над городом. От мелодических волн на облаках появилась легкая рябь. Сквозь нее светили звезды.

В наплыве звуков вдруг возник знакомый голос. «Ты – счастье, – говорил он. – Ты – блеск зари!». Музыка стихла. Сначала медленно, потом все разрастаясь, загремели аплодисменты. … Дагни встала и быстро пошла к выходу из парка.

«Он умер! – думала Дагни. – Зачем?» Если бы можно было увидеть его! Если бы он появился здесь! С каким стремительно бьющимся сердцем она побежала бы к нему навстречу, обняла бы за шею, прижалась мокрой от слез щекой к его щеке и сказала бы только одно слово: «Спасибо!» – «За что?» – спросил бы он. «Я не знаю… – ответила бы Дагни. – За то, что вы не забыли меня. За вашу щедрость. За то, что вы открыли передо мной то прекрасное, чем должен жить человек». 

Дагни шла по пустынным улицам. Она не замечала, что следом за ней шел Нильс… Сумрак ночи еще лежал над городом. Но в окнах слабой позолотой уже занимался северный рассвет. Дагни вышла к морю. Оно лежало в глубоком сне, без единого всплеска. … Дагни сжала руки от неясного еще ей самой, но охватившего все ее существо чувства красоты этого мира. – Слушай, жизнь, – тихо сказала Дагни, – я люблю тебя. И она засмеялась, глядя широко открытыми глазами на огни пароходов. Они медленно качались в прозрачной серой воде.Нильс, стоявший поодаль, услышал ее смех и пошел домой. Теперь он был спокоен за Дагни. Теперь он знал, что ее жизнь не пройдет даром.

  ************************************************

Рождественские встречи в библиотеке. 

«Читаем в Рождество ... и не только»:

«Щелкунчик и Мышиный Король» Э. Т. Гофман

Волшебная история, заставляющая верить в добро, «Щелкунчик и Мышиный король» Э. Т. Гофмана, немецкого писателя-романтика, композитора, художника написана и опубликована в сборнике «Детские сказки» в Берлине в канун Рождества 1816 года. Произведение было написано под влиянием общения автора с детьми Ю. Гитцига. Их имена – Мари и Фриц получили главные герои сказки. Рождественская повесть блещет всеми красками неистощимой гофмановской фантазии, состоит из обрамляющего действия и внутренней сказки – в неё включены рассказанная крёстным Дроссельмейером история о Щелкунчике, повествование о его дальнейших приключениях, участницей которых становится юная Мари. События обрамляющего действия и внутренней сказки переплетаются: люди превращаются в кукол, игрушки принимают человеческий облик, два мира – фантазии и реальности сближаются. Гофман-романтик коснулся отнюдь не детских тем.

«Я обращаюсь непосредственно к тебе, благосклонный читатель или слушатель, - Фриц, Теодор, Эрнст, все равно, как бы тебя ни звали, - и прошу как можно живее вообразить себе рождественский стол, весь заставленный чудными пестрыми подарками, которые ты получил в нынешнее рождество, тогда тебе нетрудно будет понять, что дети, обомлев от восторга, замерли на месте и смотрели на все сияющими глазами. Только минуту спустя Мари глубоко вздохнула и воскликнула: - Ах, как чудно, ах, как чудно!».

Итак, начинается сказка «Щелкунчик и Мышиный король» …

ЕЛКА

Двадцать четвертого декабря детям советника медицины Штальбаума весь день не разрешалось входить в проходную комнату, а уж в смежную с ней гостиную их совсем не пускали. В спальне, прижавшись друг к другу, сидели в уголке Фриц и Мари. Уже совсем стемнело, и им было очень страшно, потому что в комнату не внесли лампы, как это и полагалось в сочельник. Фриц таинственным шепотом сообщил сестренке (ей только что минуло семь лет), что с самого утра в запертых комнатах чем-то шуршали, шумели и тихонько постукивали. А недавно через прихожую прошмыгнул маленький темный человечек с большим ящиком под мышкой; но Фриц наверное знает, что это их крестный, Дроссельмейер. Тогда Мари захлопала от радости в ладоши и воскликнула:

- Ах, что-то смастерил нам на этот раз крестный?

Старший советник суда Дроссельмейер не отличался красотой: это был маленький, сухонький человечек с морщинистым лицом, с большим черным пластырем вместо правого глаза и совсем лысый, почему он и носил красивый белый парик; а парик этот был сделан из стекла, и притом чрезвычайно искусно. Крестный сам был великим искусником, он даже знал толк в часах и даже умел их делать. Поэтом, когда у Штальбаумов начинали капризничать и переставали петь какие-нибудь часы, всегда приходил крестный Дроссельмейер, снимал стеклянный парик, стаскивал желтенький сюртучок, повязывал голубой передник и тыкал часы колючими инструментами, так что маленькой Мари было их очень жалко; но вреда часам он не причинял, наоборот - они снова оживали и сейчас же принимались весело тик-тикать, звонить и петь, и все этому очень радовались. И всякий раз у крестного в кармане находилось что-нибудь занимательное для ребят: то человечек, ворочающий глазами и шаркающий ножкой, так что на него нельзя смотреть без смеха, то коробочка, из которой выскакивает птичка, то еще какая-нибудь штучка. А к рождеству он всегда мастерил красивую, затейливую игрушку, над которой много трудился.

ПОДАРКИ

Большая елка посреди комнаты была увешана золотыми и серебряными яблоками, а на всех ветках, словно цветы или бутоны, росли обсахаренные орехи, пестрые конфеты и вообще всякие сласти. Но больше всего украшали чудесное дерево сотни маленьких свечек, которые, как звездочки, сверкали в густой зелени, и елка, залитая огнями и озарявшая все вокруг, так и манила сорвать растущие на ней цветы и плоды. Вокруг дерева все пестрело и сияло. И чего там только не было! Не знаю, кому под силу это описать! .. Мари увидела нарядных кукол, хорошенькую игрушечную посуду, но больше всего обрадовало ее шелковое платьице, искусно отделанное цветными лентами и висевшее так, что Мари могла любоваться им со всех сторон; она и любовалась им всласть…

ЛЮБИМЕЦ

А на самом деле Мари потому не отходила от стола с подарками, что только сейчас заметила что-то, чего раньше не видела: когда выступили гусары Фрица, до того стоявшие в строю у самой елки, очутился на виду замечательный человечек. Он вел себя тихо и скромно, словно спокойно ожидая, когда дойдет очередь и до него. Правда, он был не очень складный: чересчур длинное и плотное туловище на коротеньких и тонких ножках, да и голова тоже как будто великовата. Зато по щегольской одежде сразу было видно, что это человек благовоспитанный и со вкусом. На нем был очень красивый блестящий фиолетовый гусарский доломан, весь в пуговичках и позументах, такие же рейтузы и столь щегольские сапожки, что едва ли доводилось носить подобные и офицерам, а тем паче студентам; они сидели на субтильных ножках так ловко, будто были на них нарисованы. Конечно, нелепо было, что при таком костюме он прицепил на спину узкий неуклюжий плащ, словно выкроенный из дерева, а на голову нахлобучил шапчонку рудокопа, но Мари подумала: "Ведь крестный Дроссельмейер тоже ходит в прескверном рединготе и в смешном колпаке, но это не мешает ему быть милым, дорогим крестным". Кроме того, Мари пришла к заключению, что крестный, будь он даже таким же щеголем, как человечек, все же никогда не сравняется с ним по миловидности. Внимательно вглядываясь в славного человечка, который полюбился ей с первого же взгляда, Мари заметила, каким добродушием светилось его лицо. Зеленоватые навыкате глаза смотрели приветливо и доброжелательно. Человечку очень шла тщательно завитая борода из белой бумажной штопки, окаймлявшая подбородок, - ведь так заметнее выступала ласковая улыбка на его алых губах.

- Ах! - воскликнула наконец Мари. - Ах, милый папочка, для кого этот хорошенький человечек, что стоит под самой елкой? 
- Он, милая деточка, - ответил отец, - будет усердно трудиться для всех вас: его дело - аккуратно разгрызать твердые орехи, и куплен он и для Луизы, и для тебя с Фрицем. 
С этими словами отец бережно взял его со стола, приподнял деревянный плащ, и тогда человечек широко-широко разинул рот и оскалил два ряда очень белых острых зубов. Мари всунула ему в рот орех, и - щелк! - человечек разгрыз его, скорлупа упала, и у Мари на ладони очутилось вкусное ядрышко. Теперь уже все - и Мари тоже - поняли, что нарядный человечек вел свой род от Щелкунчиков и продолжал профессию предков. Мари громко вскрикнула от радости, а отец сказал: 
- Раз тебе, милая Мари, Щелкунчик пришелся по вкусу, так ты уж сама и заботься о нем и береги его, хотя, как я уже сказал, и Луиза и Фриц тоже могут пользоваться его услугами.

Мари сейчас же взяла Щелкунчика и дала ему грызть орехи, но она выбирала самые маленькие, чтобы человечку не приходилось слишком широко разевать рот, так как это, по правде сказать, его не красило. Луиза присоединилась к ней, и любезный друг Щелкунчик потрудился и для нее; казалось, он выполнял свои обязанности с большим удовольствием, потому что неизменно приветливо улыбался…

ЧУДЕСА

Как только Мари осталась одна, она сейчас же приступила к тому, что уже давно лежало у нее на сердце, хотя она, сама не зная почему, не решилась признаться в задуманном даже матери. Она все еще баюкала укутанного в носовой платок Щелкунчика. Теперь она бережно положила его на стол, тихонько развернула платок и осмотрела раны. Щелкунчик был очень бледен, но улыбался так жалостно и ласково, что тронул Мари до глубины души.

- Ах, Щелкунчик, миленький, - зашептала она, - пожалуйста, не сердись, что Фриц сделал тебе больно: он ведь не нарочно. Просто он огрубел от суровой солдатской жизни, а так он очень хороший мальчик, уж поверь мне! А я буду беречь тебя и заботливо выхаживать, пока ты совсем не поправишься и не повеселеешь.

Э. Т. Гофман. Щелкунчик и Мышиный король (фрагменты)

   

"Читаем вместе в Рождество… и не только"… «Рождественские повести» Ч. Диккенс

 Рождество является основным фоном не во всех повестях, но все они так и дышат праздником. Уютные и оптимистичные – «Рождественская песнь в прозе», «Сверчок за очагом», «Битва жизни». Правдивые и разоблачительные – «Колокола», «Одержимый или сделка с призраком», но все с неизменно счастливым финалом. Пленительная атмосфера викторианской Англии, зимнего, старого Лондона, запах остролиста, аромат рождественского пудинга и, кажется, чуть слышно откуда-то доносится запах корицы и рождественского гуся, смешанный с морозным зимним воздухом. Спасибо, мистер Диккенс за новогоднее настроение!

Предисловие из книги «Рождественские истории» 
Чарлз Диккенс и его «Рождественская песнь в прозе»

Строго говоря, лишь первое из них, «Рождественская песнь в прозе» (1843 г.), непосредственно связано с Рождеством, тогда как последующие, «Колокола» (1844), «Сверчок на печи» (1845), «Битва жизни» (1846), «Одержимый» (1848), больше ассоциируются с атмосферой встречи Нового года. «Колокола» - наиболее серьезная и даже трагическая из этих «сказок», пускай описанное в ней и происходит, как выясняется в финале, во сне.

Диккенс занят развертыванием своего рассказа, сюжетным движением персонажей, колоритными подробностями, контрастами, чтобы дать почувствовать не иллюзорную, а действенную реальность зла в мире. Диккенсовские злодеи всегда в лучах добра, «доброго человека» делаются не только карикатурными, условными, но и обаятельными, приносящими читателю в виде яркой куклы наслаждение.

...

Подобное изображение мира как театра и театра как мира подчеркивает наличие в Диккенсе большого ребенка, его далекость от пуританской мрачности. Мещанская повседневность в его изображении способна быть источником маленьких удовольствий и чудес, источником скромной, но полновесной радости! Диккенсовские персонажи готовы, когда позволяют обстоятельства, поесть, повеселиться, приодеться, влюбиться. Они, если угодно, — маленькие святые, «играют и поют», даже на кухне осуществляя нечто священное. Это не отменяет то обстоятельство, что в произведениях Диккенса, начиная с «Оливера Твиста» (смерть товарища Оливера по приюту) и «Лавки древностей» (кончина маленькой Нелл), имеется, помимо добра, а также зла, несущего страдание детям, старикам, свое memento mori. Оно связано с образом реки, петляющей дороги, шепотом морских волн — образом скоротечности времени.

...

На первый взгляд, «Рождественская песнь в прозе» имеет условный характер. В виде полуволшебной истории о перерождении грешника, предназначенной для праздничного представления, она как бы имеет в виду сцену, наличие на ней зримого и незримого (Дух Рождества), инсценировку перемещений во времени и пространстве (деление на акты и связывающие их интерлюдии), звуковые эффекты (бой часов, удар колокола), даже наличие ведущего (повествователя-сказочника). Соответственно, некоторые черты персонажей заострены, словно они принадлежат миру кукольного театра, пантомимы. На этот «балаганный» оттенок повествования указывает слово «carol» («песнь» в переводе Т. Озерской), обозначающее народные повествовательные куплеты духовного содержания (их русский эквивалент — колядки), которые поются под Рождество и детьми, и взрослыми.

...

Вместе с тем диккенсовская «Песнь» не сводима к апологии семейных радостей Рождественского праздника, а также к вариации средневековой мистерии, которая обыгрывает ряд ветхозаветных и новозаветных сюжетов (притча о богаче и Лазаре — в отличие от евангельского богача Скрудж способен вернуться из «ада», куда с ним заглядывает его «Вергилий», и познать «рай» уже в этой жизни). В этой весьма емкой, тщательно выписанной вещи неожиданно, как в особом зеркале (Диккенс любил зеркала), отражен внутренний мир самого автора, его обращенные к детству и детско-юношеским переживаниям философия и психология творчества, сам процесс того, как «проза» возвышается до лирики (гимна, песни, творчества), а «лирика» (поэтический взгляд на мир, вдохновленный переживаниями «золотого века», то есть детства) понижается до «прозы» (возможность самокарикатуры, иронического замещения детского старческим). Это необходимо для того, чтобы взрослый автор, все еще в чем-то ребенок, не выдал в себе дитя, сохранил самое святое для себя под панцирем смеха, фантастических приемов.

...

Итак, именно неожиданный союз в «Рождественской песни» колоритных исторических подробностей, зрелищности, морализма, лирики, автобиографии, смеха, фантастики, сакрализации милых сердцу бытовых деталей и привычек сделал ее глубинно народной песнью, чем-то программно традиционалистским, восходящим еще к временам «доброй, старой» и преимущественно сельской Англии, уход которой с сожалением отмечался некоторыми романтиками. Едва ли случайно, что Диккенса и в наши дни продолжают именовать в Англии творцом британского Рождества — «троицы еды, питья, молитвы», как образно выразился Г.К.Честертон, — важнейшего семейного праздника простых людей.

...

Таково и говорящее имя Эбинизера Скруджа (Scrooge, от англ. глагола screw — притеснять, скряжничать, скаредничать), отталкивающего скупца-грубияна с крючковатым носом, чье имя благодаря Диккенсу стало в английском языке нарицательным обозначением скряги. Религиозно-пуританское начало в нем выродилось, стало лишь фантастическим футляром, манией зарабатывания денег, длинным перечнем того, чего он не станет делать для окружающих — всегда, в его восприятии, лентяев, попрошаек — даже если ему придется умереть. Однако выясняется, что Скрудж, сам того не зная, мертв уже при жизни, по-своему не менее призрачен (как «мертвая душа»), чем явившийся к нему в ночь под Рождество призрак его усопшего компаньона Марли. Трагикомический рассказ о человеке, который чудовищно скуп, не подает милостыню, живет в холодном как гроб жилище, скован «цепями» бесплодно прожитой жизни, притесняет своего безропотного работника Боба Крэтчита, отталкивает любящего его племянника, а также имеет возможность благодаря трем Духам Рождества путешествовать во времени и обозревать сквозь таинственные «окна» в нем прошлое, настоящее (сцены встречи Рождества в доме Крэтчита, племянника) и даже будущее (свою бесславную кончину, продажу украденных из его дома вещей отвратительному лондонскому старьевщику старику Джо) — прежде всего миракль о чудесном спасении современного «всякого и каждого».

...

Открытие пустоты жизни, как обнаруживается в финале, скорее всего, приходит к Скруджу во сне. Под бой часов, который растягивает у спящего один день до целого века, он способен преодолевать необратимость человеческой жизни, летать над сушей и морем, говорить с живыми и мертвыми, смешивать между собой реальность и фантазию. Именно во сне Скрудж открывает, что его прежнее существование из-за желания разбогатеть постепенно стало бесплодным, что он спящий, мертвый человек еще в этой жизни, хотя поначалу имел дар стать другим. И вот Скрудж под впечатлением увиденного просыпается, отбрасывает маски лжежизни, чтобы из малопривлекательной балаганной «куклы» стать человеком и надеяться на новую, вечную жизнь, творя добрые дела. Побег (полет) в детство для Скруджа спасителен, он начинает плакать. И становится из противника Рождества, замкнутого в себе пуританина из пуритан соборным, радостным человеком. Уходит холод (скупо отапливаемая контора, дом-гроб, ледяное сердце, кончина малютки Тима), приходит тепло, огонь очага, семейной любви. Уходит одиночество, замкнутость города, приходит вся Англия, открытая в поля, — сам корабль, плывущий под свет маяка вперед.

В.М.Толмачёв

Рекомендации к прочтению от читателя: зимнее время года – желательно предновогоднее, уютное кресло, уединённость, чашка ароматного чая «Гринфилд», «Рождественский с корицей». Падает снег и горит огнями елка. Итак…

Услыхав зловещее слово "щедрость", Скрудж нахмурился, покачал головой и возвратил посетителю его бумаги.

- В эти праздничные дни, мистер Скрудж, - продолжал посетитель, беря с конторки перо, - более чем когда-либо подобает нам по мере сил проявлять заботу о сирых и обездоленных, кои особенно страждут в такую суровую пору года. Тысячи бедняков терпят нужду в самом необходимом. Сотни тысяч не имеют крыши над головой.

- Разве у нас нет острогов? - спросил Скрудж.

- Острогов? Сколько угодно, - отвечал посетитель, кладя обратно перо.

- А работные дома? - продолжал Скрудж. - Они действуют по-прежнему?

- К сожалению, по-прежнему. Хотя, - заметил посетитель, - я был бы рад сообщить, что их прикрыли.

- Значит, и принудительные работы существуют и закон о бедных остается в силе?

- Ни то, ни другое не отменено.

- А вы было напугали меня, господа. Из ваших слов я готов был заключить, что вся эта благая деятельность по каким-то причинам свелась на нет. Рад слышать, что я ошибся.

- Будучи убежден в том, что все эти законы и учреждения ничего не дают ни душе, ни телу, - возразил посетитель, - мы решили провести сбор пожертвований в пользу бедняков, чтобы купить им некую толику еды, питья и теплой одежды. Мы избрали для этой цели сочельник именно потому, что в эти дни нужда ощущается особенно остро, а изобилие дает особенно много радости. Какую сумму позволите записать от вашего имени?

- Никакой.

- Вы хотите жертвовать, не открывая своего имени?

- Я хочу, чтобы меня оставили в покое, - отрезал Скрудж. - Поскольку вы, джентльмены, пожелали узнать, чего я хочу, - вот вам мой ответ. Я не балую себя на праздниках и не имею средств баловать бездельников. Я поддерживаю упомянутые учреждения, и это обходится мне недешево. Нуждающиеся могут обращаться туда.

- Не все это могут, а иные и не хотят - скорее умрут.

- Если они предпочитают умирать, тем лучше, - сказал Скрудж.

- Это сократит излишек населения. А кроме того, извините, меня это не интересует.

- Это должно бы вас интересовать.

- Меня все это совершенно не касается, - сказал Скрудж. - Пусть каждый занимается своим делом. У меня, во всяком случае, своих дел по горло. До свидания, джентльмены!

Видя, что настаивать бесполезно, джентльмены удалились, а Скрудж, очень довольный собой, вернулся к своим прерванным занятиям в необычно веселом для него настроении.

Меж тем за окном туман и мрак настолько сгустились, что на улицах появились факельщики, предлагавшие свои услуги - бежать впереди экипажей и освещать дорогу. Старинная церковная колокольня, чей древний осипший колокол целыми днями иронически косился на Скруджа из стрельчатого оконца, совсем скрылась из глаз, и колокол отзванивал часы и четверти где-то в облаках, сопровождая каждый удар таким жалобным дребезжащим тремоло, словно у него зуб на зуб не попадал от холода. 

А мороз все крепчал.

************************************************ 

И. А. Бунин. Роман «Жизнь Арсеньева»

Роман Ивана Алексеевича Бунина «Жизнь Арсеньева» как бы замыкает цикл художественных автобиографий о жизни русского мелкопоместного дворянства, начатый Сергеем Аксаковым («Семейная хроника» и «Детские годы Багрова-внука») и Львом Толстым («Детство», «Отрочество», «Юность»).

Роман «Жизнь Арсеньева», написанный в эмиграции, посвящен России. Эта книга о главном – о родине, о торжестве любви над забвением, одно из самых личных и сокровенных произведений писателя. Автобиографический материал преображен, книга эта смыкается с рассказами Бунина, в которых художественно осмысляются вечные проблемы – жизни, любви, смерти.

Шаг за шагом продвигаемся мы вместе с Алешей Арсеньевым: детство, все темно, лишь временами, как бы сквозь узкие щели, набегает яркий свет: «постепенно смелея, мы узнали скотный двор, конюшню, каретный сарай, гумно, Провал, Выселки, – вспоминает Арсеньев, – мир все расширялся перед нами, но все еще не люди и не человеческая жизнь, а растительная и животная больше всего влекли к себе наше внимание». Юность – мир все раздвигается, и вдруг – словно с высокой колокольни – распахнулась панорама: и молчаливые поля и леса, и редкие деревни, и уездный городишко, а там – громада страны, «великий пролет по всей карте России».

Покинув родительское гнездо, Алексей Арсеньев попадает в разнообразную социальную среду. Дворянин по крови, с развитой сословной гордостью, он органично входит вглубь и крестьянского быта, и разночинного, остро чувствуя при этом контрасты, различая оттенки, восхищаясь подлинно народной поэзией Тараса Шевченко, малороссийскими песнями, русским фольклором. Здесь, при обостренном ощущении жизни, нет злого, уродливого, здесь прекрасное утверждает себя в своих правах.

Усадьба, полевое раздолье, старый русский уездный городок, гимназия, дни великопостной учебы, постоялые дворы, трактиры, цирк, городской сад, напоенный запахом цветов, Крым, Харьков, Орел – из множества лирических миниатюр складывается эта мозаичная картина России, воспетой Буниным.

Любовь к родной стране, преклонение перед ее громадностью и мощью звучит и в словах Александра Сергеевича Арсеньева (отца Алеши). А какие пейзажи возникают на страницах «Жизни Арсеньева», как чувствует и откликается писатель на малейшие движения в жизни природы! По Бунину, эта черта тоже национальная: «первобытно подвержен русский человек природным влияниям». Описания природы в романе пленяют звучностью и благородством языка.

«Жизнь Арсеньева» посвящена путешествию души юного героя, необыкновенно свежо и остро воспринимающего мир. Главное в романе – расцвет человеческой личности, ее рост. Перед нами исповедь большого художника, воссоздание им с величайшей подробностью той обстановки, где впервые проявились его самые ранние творческие импульсы. У Арсеньева обострена чуткость ко всему: «зрение у меня было такое, что я видел все семь звезд в Плеядах, слухом за версту слышал свист сурка в вечернем поле, пьянел, обоняя запах ландыша или старой книги». Если пространственное познание мира происходит строго по времени, то эстетическое – по Бунину – независимо от времени, преодолевает его.

«Я весь дрожал при одном взгляде на ящик с красками, пачкал бумагу с утра до вечера, – вспоминает Арсеньев, – часами простаивал, глядя на ту дивную, переходящую в лиловое, синеву неба, которая сквозит в жаркий день против солнца в верхушках деревьев, как бы купающихся в этой синеве,- и навсегда проникся глубочайшим чувством истинно божественного смысла и значения земных и небесных красок. Подводя итоги того, что дала мне жизнь, я вижу, что это один из важнейших итогов. Эту лиловую синеву, сквозящую в ветвях и листве, я, и умирая, вспомню…».

В «Жизни Арсеньева» поражает многообразие вскрытых писателем связей личности с действительностью. На примере семьи Арсеньевых ярко виден «распад» русского усадебного барства. Три дворянских сына: один – поднадзорный, разночинец по убеждению (Георгий); другой – крепкий крестьянин, кулак (Николай); лишь третий, младший сын – Алеша Арсеньев – повторял привычные для своего круга поступки; уйдя из четвертого класса гимназии, остался «недорослем», обожал охоту, беспрестанно влюблялся.

«Я думал порой о молодости отца: какая страшная разница с моей молодостью! – размышляет Арсеньев. Он имел почти все, что подобало счастливому юноше его среды, звания и потребностей, он рос и жил в беспечности, вполне естественной по тому еще большому барству, которым он так свободно и спокойно пользовался, не знал никаких преград своим молодым прихотям и желаниям, всюду с полным правом и веселым высокомерием чувствовал себя Арсеньевым. А у меня была только шкатулка из карельской березы, старая двустволка, худая Кабардинка, истертое казацкое седло…»

Вся обстановка обветшавшей фамильной усадьбы, воспоминания близких тянули Арсеньева в мир милой старины. Тому же способствовали хранившейся в библиотеке в соседней усадьбе «в толстых переплетах из темно-золотистой кожи с золотыми звездочками на корешках – Сумароков, Анна Бунина, Державин, Батюшков, Жуковский, Языков, Козлов, Баратынский». Наслаждаясь их стихами, стремясь стать «вторым Пушкиным» или Жуковским, Арсеньев резко ощущает свою кровную близость им, глядит на их портреты, «как на фамильные».

Очевидно, что в «Жизни Арсеньева» запечатлено не просто формирование писателя особого склада. Подспудно зреющий конфликт Арсеньева и его любимой – Лики во многом питается тем, что она не понимает чисто поэтических устремлений молодого художника слова. В ответ на его красочные рассказы Лика только пожимала плечами: «Ну, миленький, о чем же тут писать! Что ж все погоду описывать!». В образе девушки просматриваются черты Варвары Пащенко, возлюбленной Бунина. В художественном обобщении он преобразован в тип женщины, которая не умела и не научилась любить.

В романе сильному художественному домыслу подвергся процесс пробуждения в Бунине художника. В действительности сам молодой Бунин отвергал «бесцельное» искусство. «Издалека» прошлое зачастую казалось писателю другим. Он наделяет героя не только собственным позднейшим видением мира, но и не свойственным тогда Бунину эстетизмом.

В «Жизни Арсеньева» финал оптимистичен: время бессильно убить подлинное чувство. «Недавно я видел ее во сне – единственный раз за всю свою долгую жизнь без нее. Ей было столько же лет, как тогда, в пору нашей общей жизни и общей молодости, но в лице ее уже была прелесть увядшей красоты. Она была худа, на ней было что-то похожее на траур. Я видел ее смутно, но с такой силой любви, радости, с такой телесной и душевной близостью, которой не испытывал ни к кому никогда», – так заканчивается роман. Забвение отступает перед силой любви, обостренным чувством жизни героя и автора.

Роман «Жизнь Арсеньева» характеризовался в критике как «…отчасти философская поэма, отчасти симфоническая картина России». Мы не найдем в бунинском произведении литературного сюжета в обычном понимании этого слова. Все дается в потоке субъективных впечатлений и жизнеощущений Алексея Арсеньева, личности не заурядной. В этом романе – на высшем взлете неповторимого таланта Бунина проза сплавилась с поэзией.

************************************************

Читаем классику! К 180-летию сказок А.С. Пушкина. К 180-летию сказок В.Ф. Одоевского.

   

  180 лет назад Александром Сергеевичем Пушкиным созданы «Сказка о рыбаке и рыбке» и «Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях», Владимиром Федоровичем Одоевским написаны «Пестрые сказки». Как известно, жанр литературной сказки происходит от сказки народной, фольклорной. Сказка привлекает русских писателей своей естественностью, органичностью. Простодушная народная сказка верит в торжество добра. А.С. Пушкина привлекала ее бесхитростная мудрость, устойчивость традиционных нравственных понятий.

Вопросы по «Сказке о рыбаке и рыбке» А.С. Пушкина

Именно в сказке есть волшебные персонажи, обладающие чудесными возможностями. Какую роль в сказке А.С. Пушкина играет золотая рыбка?
В волшебных обстоятельствах сказки А.С. Пушкин создал реалистические характеры, наделенные правдивыми переживаниями, в народной сказке были только типы. Автор в своих сказках использует фольклорные приемы.

Какие приемы устного народного творчества используются в «Сказке о рыбаке и рыбке»?

Например, повторяющиеся словосочетания, которые Пушкин создавал по образцу народных сказок («Пошел старик к синему морю», «Воротился старик ко старухе» и другие). Каждый раз это один и тот же фрагмент текста, одно и тоже событие, казалось бы, но оно наполняется новым смыслом.

Какие выражения из пушкинского произведения стали крылатыми?

(«Смилуйся, государыня рыбка!», «…остаться у разбитого корыта»).

Что значит, остаться у разбитого корыта?

Какова мораль сказки? Чему учит сказка?

Полученное незаслуженно, без собственных усилий не приносит счастья. Богатство и власть, данные золотой рыбкой, не меняют жизнь старика и старухи, не изменились и они сами. Все остается по-прежнему. Значит, Пушкин говорит с нами о том, что без усилий самого человека, невозможно достичь гармонии и благополучия. В этом мораль сказки и ее вневременное значение.

Чтение фрагментов текста.

Вопросы по «Сказке о мертвой царевне и о семи богатырях» А.С. Пушкина

«Говорящее» зеркальце. Из какой сказки А.С. Пушкина этот волшебный предмет?

В сказках, действительно, важную роль играет художественная деталь, например, кольцо, гребень, яблоко. Какую роль в сказке Пушкина играет волшебное зеркальце? Зеркальце важно для характеристики царицы – завистливой, злой, жестокой.

К кому за помощью в поисках невесты обращается королевич Елисей?

Кто помог Елисею найти царевну?

В этой сказке, по закону жанра, побеждают добро и любовь. Чтение фрагментов.

Мотивы каких фольклорных сказок использованы А.С. Пушкиным в создании «Сказки о рыбаке и рыбке» и «Сказки о мертвой царевне и о семи богатырях»?

Владимир Федорович Одоевский – современник А.С. Пушкина, его имя было широко известно в литературном мире. Автор использовал псевдоним – Ириней. Совсем юным читателям известны его увлекательные сказки «Городок в табакерке» и «Мороз Иванович».

Сборник «Пестрые сказки с красным словцом, собранные Иринеем Модестовичем Гомозейкою, магистром философии и членом разных учёных обществ, изданные В. Безгласным» – это восемь взрослых сатирических рассказов и одна детская сказка – «Игоша», написанные языком, которым восхищался знаток русской речи Владимир Иванович Даль. Они построены на причудливом смешении необыкновенного и реального, носят философский характер. Некоторые из «Пестрых сказок» поучительны, например, «Сказка о девушках, гуляющих по Невскому проспекту».

Детская сказка «Игоша». Герой произведения – Игоша – невидимый дух, живущий в доме. Сказка построена на основе фольклорного мотива общения человека с домовым духом.

«В раздумье пошел я в свою комнату, сел на полу, но игрушки меня не занимали – у меня в голове все вертелся Игоша да Игоша. Вот я смотрю - няня на ту минуту вышла - вдруг дверь отворилась; я по своему обыкновению хотел было вскочить, но невольно присел, когда увидел, что ко мне в комнату вошел, припрыгивая, маленький человечек в крестьянской рубашке, подстриженный в кружок; глаза у него горели, как угольки, и голова на шейке у него беспрестанно вертелась; с самого первого взгляда я заметил в нем что-то странное, посмотрел на него пристальнее и увидел, что у бедняжки не было ни рук, ни ног, а прыгал он всем туловищем. Как мне его жалко стало!
Удивительные события, происходящие или привидевшиеся в детстве, заканчиваются по мере взросления мальчика.

«Мало-помалу ученье, служба, житейские происшествия отдалили от меня даже воспоминание о том полусонном состоянии моей младенческой души, где игра воображения так чудно сливалась с действительностью; этот психологический процесс сделался для меня недоступным; те условия, при которых он совершался, уничтожились рассудком; но иногда, в минуту пробуждения, когда душа возвращается из какого-то иного мира, в котором она жила и действовала по законам, нам здесь неизвестным, и еще не успела забыть о них, в эти минуты странное существо, являвшееся мне в младенчестве, возобновляется в моей памяти, и его явление кажется мне понятным и естественным».

В.Ф. Одоевский одним из первых он стал писать сказки специально для детей.

В сборник 1841 года «Сказки и повести для детей дедушки Иринея» вошли произведения «Бедный Гнедко», «Житель Афонской горы», «Отрывки из журнала Маши», «Столяр», «Шарманщик», «Разбитый кувшин».

В 1843 году Одоевский предпринимает издание «народного журнала» – сборника «Сельское чтение» для общенародного просвещения. Им написаны «Грамотки дедушки Иринея» для народного чтения – о газе, железных дорогах, порохе, опасных болезнях, о том, «что вокруг человека и что в нём самом». Владимир Фёдорович Одоевский был литератором и общественным деятелем. Его дом посещали А.С. Пушкин, И.А. Крылов, В.А. Жуковский, М.Ю. Лермонтов, Н.В. Гоголь.

Русская классическая литература – это и творчество отдельных писателей, и целостный культурно-исторический процесс развития взглядов, представлений о проблемах жизни и человека. Обращение к классике обогащает читателя новыми мыслями, вопросами и ответами, которые помогают понять себя и других, осмыслить поступки, отношения, сформировать нравственные ценности.

Читайте классику!